— Нет, не бронепоезд. Авиабомбу.
— Может, состав бомб? Вместе с бомбардировщиком? И экипажем.
— Нет. Одну бомбу. Вернее, даже не бомбу, а начинку для бомбы. А если еще точнее, часть начинки.
— Брось. Бомбы столько не стоят. Бомбы — это железо и взрывчатка, которых в розницу — бери не хочу. За бомбу никто столько не даст.
— За эту дали.
— Ну и что это за бомба, которая дороже золота?
— Атомная, — очень спокойно сказал Мозга, — атомная бомба. Мощностью десять килотонн…
Глава 12
В детстве Мозга не был Мозгой. В детстве Мозга был недоумком. Именно так его звали отец, мать и старшие сестры. И именно на эту кличку он привычно откликался.
— У тебя две извилины! И обе прямые, — внушали ему окружающие.
Может, у него и было всего две извилины. Может быть… Но дело в том, что он этими извилинами думал. Обеими думал. И обеими в одном и том же направлении — как достать деньги?
Его извилины были направлены на поиск средств существования, как два ствола охотничьей двустволки на дичь. То, что они были прямые, лишь способствовало кучности попадания в цель. А цель, в отличие от извилин, была одна — разбогатеть. Разбогатеть любой ценой.
В тринадцать лет будущий Мозга догадался стащить у матери зорко охраняемую заначку и свалить вину на пьяницу отца, подкинув ему несколько предусмотрительно не использованных им купюр. Разразился скандал, из которого младший отпрыск вышел зажиточным, по меркам их семьи, человеком. А из отца чуть не вышел весь дух после битья раскаленной сковородкой по голове.
С четырнадцати до пятнадцати лет Мозга таскал у товарищей все, что плохо лежит. Всегда стараясь свалить вину на другого. За что был не единожды бит. И однажды угодил в детскую комнату милиции. Там он украл у инспектора кошелек и, опустошив, подкинул его другому малолетнему правонарушителю. После этого был вместе со всеми, кроме этого пойманного с поличным воришки, отпущен.
В семнадцать он прошел соучастником по делу об ограблении. И был отпущен из-за отсутствия прямых доказательств его вины.
В восемнадцать он отпущен не был.
В тюрьме он понял, что если хочешь жить хорошо, то воровать надо много. Потому что сидеть придется все равно, но так хоть успеешь пожить в свое удовольствие. Конечно, своровавший много сидит дольше. Но как бы и меньше. Если судить о протяженности дней и часов по их качеству, а не количеству. При этом дополнительный срок не идет ни в какое сравнение с выигрываемым качеством жизни. Да и в зоне крупный вор живет легче мелюзги. И пользуется гораздо большим авторитетом.
Воровать надо много!
Все остальные годы названный так сокамерниками за изворотливость Мозга посвятил оттачиванию умения воровать. И не попадаться.
И как умеющий играть виртуоз способен гениально исполнить мелодию на скрипке, имеющей лишь одну струну, так и Мозга научился обходиться пусть доставшимися ему по наследству двумя, но создающими самые изощренные комбинации мыслей извилинами.
Еще три раза Мозгу отправляли в места лишения свободы и человеческих радостей. Но, в пересчете на уворованные деньги и купленные на них удовольствия, отправляли на несоизмеримо меньший срок, чем в первый раз. Каждый полученный им в воровской зрелости год при делении на потраченные деньги по себестоимости едва ли тянул на месяц реального наказания. Если, конечно, сравнивать с «ценой» первой отсидки.
Но и месяцев было жалко.
Потом подоспела партийно-перестроечная революция. При ней новые голодные коммунисты задавили сытых старых. Но удовлетвориться продуктовыми наборами к празднику и бесплатными, два раза в год, казенными дачами не захотели. И чтобы разрешить взять очень много себе, милостиво разрешили брать немного другим. В гласной прессе это называлось перераспределением капиталов, приватизацией, акционированием и прочими мудрыми словами. Суть которых не поняла, но в которые поверила большая часть населения страны.
Только воры уяснили истинный смысл происходящего. Сообразили, что в стране разрешили воровство. Потому что быстро разбогатеть, не обманывая ближнего, — невозможно. Это вам любой начинающий карманник на пальцах объяснит.
Мозга начал воровать. Официально, то есть раздавал взятки, брал под них в банках малопроцентные ссуды, закупал на государственных еще складах товар и загонял его через кооперативную торговлю. И это в то время, как многие его сотоварищи все еще продолжали досиживать свои законные пять лет за спекуляцию в особо малых размерах. (За нацененные на четверть при продаже сослуживцам импортные джинсы.) Потом Мозга загонял за границу стратегическое сырье. За одно упоминание о котором раньше давали вышку, как за измену Родине. И когда те, кому за это не дали вышку, но дали десять лет, вышли на свободу, сырье, о месте производства которого они случайно упомянули за столом, где присутствовал не понимающий ни одного слова по-русски иностранный корреспондент, за что и получили срок, уже все подчистую было вывезено в страну, где проживал тот корреспондент. Потом Мозга продавал все, что только покупали: бананы, видеоаппаратуру, колготки, уворованные на Западе автомобили, русских красавиц, победительниц многочисленных конкурсов красоты, — в бордели Турции и Тайваня, таблетки от рака, подагры, импотенции и сглаза в одном флаконе, ноу-хау, в которых он ни черта не понимал, но которые продавал, — хау, списанные в утиль и совершенно исправные, на ходу, суда, которые уходили на переплав своим ходом и не могли доплыть до того мартена еще лет десять, дезодоранты, разливаемые по разносортным флаконам из одного и того же ведра, программистов и прочее. Все, что разрешили продавать. Потому что разрешали продавать…
Однажды, обмывая очередную выгодную сделку с авторитетным таджиком или казахом, Мозга, перебрав, посетовал на то, что не осталось товара, который он хотя бы один раз не сторговал.
— Э-э, — сказал среднеазиат, — почему так говоришь? Почему говоришь, что продать больше нечего? Много чего есть. Танка есть. Самолет есть. Ракета есть.
— Танк, говоришь? — переспросил Мозга. — Чтобы ты потом нам в спину из орудия мог засадить? Пацанам нашим, что на границе.
— Зачем обижаешь? — возмутился среднеазиат. — Зачем сразу спина стрелять? Танка не стрелять. Танка покупать — продавать. Хороши продавать. Барыш тебе — мне делить.
— А вдруг все-таки стрелять?
— Ты же когда мне автомат продавал, не спрашивал, в кого стрелять?
— Верно. Продавал. Не спрашивал.
— А мою травку покупал? Разве ее не пацан твой курить будет? Не знал, когда покупал?
— Знал, — согласился Мозга. — Только это простой товар. Которым все торгуют.
— Ну вот. Танка — тот же кишмиш. Только стреляет, — сказал среднеазиат. — Есть у тебя танка?
— Танка нет, — честно признался Мозга. — Потому что взять его негде. Он в магазинах не продается.
— Продается, — уверенно сказал среднеазиат. — Теперь у вас все продается. Пе-ре-строй-ка. Надо только кому надо платить. Много платить. Тебе платить. Мне давать…
А почему бы и нет, подумал Мозга, почему танки не должны продаваться? Если они есть. Почему кишмиш — товар, а танк — нет?
Нет того, что не может продаваться. Ведь продается же отвечающий за «это» чиновник!
Мозга купил десять ящиков марочного коньяка и отправился в штаб округа наводить мосты.
Товар нашелся на удивление быстро. И обошелся на удивление дешево. Танков был переизбыток. А спрос низкий. Танков на территории России и сопредельных стран было, как ножек Буша на оптовых рынках. Количество товара намного опережало спрос. Отчего цены падали.
Как и должно быть в рыночном обществе. Танк списали на металлолом. И погрузили на трейлер. По дороге, на многочисленных перекрестках и возле постов ГАИ, цена танка выросла. Но ненамного. Не настолько, чтобы сделать этот вид бизнеса нерентабельным.
На границе Казахстана с Россией, в степи. Мозга передал танк среднеазиату.
— Получай. И владей, — сказал он.
— Хороший танка. Толстый, — похвалил среднеазиат товар, отсчитывая причитающуюся Мозге долю.
— На хрена тебе, чурке, танк? — все же спросил тот.
— Э-э. У меня стадо баранов большое. Волки приходи. Барана режь. А теперь пусть приходит. У меня танка есть. Танка всегда в хозяйстве пригодится.
— Ну тогда бывай, — попрощался Мозга, рассовывая деньги по карманам.
— Э-э, слушай. Зачем спешить? Сидеть давай. Чай пить. Дыню резать. Говорить давай.
— О чем говорить?
— Танка хороший. Еще танка надо. Стада много. Волков много. Всем танка надо.
— Волков, говоришь, много? — спросил Мозга.
— Много-много.
— Ну тогда давай толковать.
И сел на расстеленную на земле кошму… Потом свои танки Мозга видел на экране телевизора. Кстати, купленного на те деньги, что были выручены с их перепродажи. Мозга смотрел, как русских резали в Таджикистане. И пил водку. Из горлышка.
